27.11.2018 в 11:06
Пишет космологическая сингулярность:From November with loveURL записи
зарисовка разBeastsМы бродим во мгле без каких-то намеков
на мрак, беспросветность и что там по тексту
Оно горестно вздыхает. Так не умеет больше никто, в этом вздохе - тающие ледники, горные лавины и оползни, цунами, пожары, землетрясения. Отвлекает от фантазий о карте Галапагосских островов на спине, расчерченной острым лезвием ножа. На нелюдях все заживает быстрее, и сходит легко, но это не значит, что их чувствительность ниже.
- Иди сюда, - городской гость помнит, что будет дальше. Это своего рода сделка, условие за возможность делать всё, что вздумается с чужим телом.
Внешне похоже на щупальца или кораллы, которые тянутся от пальцев, от кончиков волос и губ и опутывают тугим погребальным саваном. Ерунда, если не страдаешь клаустрофобией, боязнью темноты или страха асфиксии. Гость из города не страдает, поэтому, когда сознание погружается в глухой беспросветный колодец, в который не проникают звуки, он дышит спокойно, спокойнее чем следовало бы.
Тоска захлестывает сметающей все на своем пути волной, до самого первого раза он знать не знал о том, что эмоции способны на такое, и ладно бы свои, так ведь нет же, чужие. В этой безысходности не хочется ничего делать, просто лечь и перестать дышать, чтобы все оборвалось, наконец. И чужое легко прорастает своим, тянет душу так, что начинаешь жалеть о невозможности вызвать пресловутого патронуса.
Голодная пасть усыпанная пропастью острых, тонких зубов все ближе, она неотвратима, от нее не сбежать и не скрыться. Степень отчаяния такова, что оно становится твоей реальностью, в которой исчезают деревянный настил пола, скрипучая лестница, устланная домотканой дорожкой…
Сухие обветренные и искусанные губы касаются щеки, кончик шершавого языка замирает в уголке глаза, где почти не солоно. Чудовище в шерстяных носках снова вздыхает и проверяет песочные часы, стоящие на импровизированном столике из четырех пней
Древняя ссохшаяся софа на первом этаже слишком узкая даже для одного, но на ней почему-то вдруг находится место для двоих, мелкая бытовая магия, не иначе.
Это не трудно, принимать другое чудовище, когда сам ты ничуть не лучше.
зарисовка дваВся кошмарная конница, и вся кошмарная рать
Гость из города начал клевать носом, когда речь зашла о броллаханах. Давно перевалило за полночь, за окном скорее раннее утро, и край неба стал светлее, предвосхищая рассвет.
Здесь, на краю света, в доме хранящего кошмары, а все так обманываются его субтильным обликом вечного мальчишки; время текло совсем иначе. Ночь растягивалась, день же, наоборот, сокращался. Совсем, как зимой.
- Что там было про человеческую плоть? - гость скрыл зевок за глотком остатков облепихового чая, кошмары его не пугали, это же не налоговая проверка. Последние несколько месяцев по ночам он думал только о том, чтобы уснуть. Иногда думы затягивались до самого утра и он, так и не отдохнувший, ехал на работу, чтобы провести ещё один день в роли маленького винтика огромной системы.
Золотистая дымка за веками принесла не кошмары, но тихий спокойный сон, в котором броллаханы, или всё-таки, это были обычные хатифнаты, несли спящего по длинной дороге без начала и конца.
- Ты все тот же, а ведь в первое знакомство, я был вдвое моложе, - бормотание на грани слышимости утром будет помнить только адресат.
Мерцающий туман плыл по комнате, хозяин дома вытирал и расставлял на полке посуду. Каждый раз, когда туман вокруг обретал форму табуна мелких недружелюбных лошадок с горящими глазами*, бессмертный небрежно разгонял их щелчком пальца. В конце концов, он Повелитель Кошмаров или кто?
Последний штрих - на спинке ветхого стула повисло кухонное полотенце с вышитыми крестиком гроздьями рябины по краю, чему только не научишься, когда бессмертен.
- Магда, я же просил не ревновать, - он поймал за шиворот эфемерного налогового инспектора, бесшумной походкой крадущегося туда, где спал гость. Пара лёгких потряхиваний, и на шкаф вспорхнула крошечная нахохлившаяся трехглазая птичка, отдаленно напоминавшая малиновку.* * *
Яичница шкворчала на сковороде, гость кутался в пальто и прятал руки в карманы. Почему хозяин этого места так любил завтракать на болотах, он старался не думать
- Ты точно не останешься? - ещё один вопрос, почему каждый раз повелитель кошмаров пек эти маленькие кексики, а главное, когда только успевал?
- Служба, ты же знаешь, - наверное, он никогда не признается, что отдохнув начинал чувствовать непроходящие отголоски первобытного страха рядом с этим безвозрастным существом.
И, разумеется, гостю было невдомёк, что все его мысли лежали перед повелителем кошмаров, как на ладони.
После завтрака они прощались там, где гость припарковал автомобиль, на просеке.
Объятия у повелителя кошмаров были крепкие, не выпутаешься, а губы, губы непривычно теплые и сухие, наверное, магия кексиков.
- И, конечно, ты снова забудешь, - на долю секунды бессмертный будто бы меланхолично поблек, или это опять туман клубился слишком близко? Секундное замешательство, за которое он успел почти обиженно наморщить веснушчатый нос. - Уж за столько лет, мог бы хоть раз поцеловать хотя бы в качестве благодарности, или так страшно?
Гость медлил, но рук не размыкал:
- А ты душу не заберёшь?
- Ой, да на что мне сдалась душа скучного офисного клерка, - повелитель кошмаров обнажил в улыбке два ряда вполне человеческих зубов. - Я даже язык твой пощажу, хотя следовало бы укоротить.
Гость ойкнул, когда прицельно брошенный жёлудь угодил ровно по макушке.
Гневливое: "МАГДА!" распугало в округе всю живность и правая чаша на весах мирового равновесия опасно накренилась в сторону, но конца света удалось избежать в последний момент.
Ловкость рук, настойчивость губ, и никакого мошенничества.
____________
Отсылка к слову "nightmare", буквальный перевод с англ. - "ночная кобыла"
И еще про чудищев, не только болотных.
Завершение истории про чудовищThe end of the Beasts
читать дальшеЗима подступала все ближе, уже выпадал несколько раз снег, болото стояло схваченное льдом. Человек шел очень долго, он и сам не помнил, сколько времени прошло.
Домик стоял там же, вот только, выглядел он каким–то нежилым. Ни света в маленьких окошках, ни ровной поленницы дров. Дверь поддалась не сразу, и здесь все еще кто–то обитал, человек угадал подзабытое порядком ощущение первобытного страха, которое появилось и пропало.
Софа стояла на своем месте, но едва он до нее дотронулся, рассыпалась в щепки, подняв облако пыли, заставившее человека зайтись приступом надсадного хриплого кашля.
– Ты постарел, – в хозяине дома почти не осталось человеческого, он напоминал текучую бесформенную топь, отдаленно похожую на существо, которое человек помнил по последней встрече. – Зачем пришел?
Чудовище пересекло комнату и нависло над незваным гостем, вытянувшись и практически подперев балки невысокого потолка, заполняя собой все пространство.
– Я слышал, в лесу стали находить умерших от страха жителей деревни, – разговор нужно было начать, неважно с чего. Человеку стало страшно, человек так боялся, что душа у него ушла в пятки. Не таким он помнил болотного монстра.
– Сорок лет! Сорок лет! – над двуногим раззевалась зубастая пасть повелителя кошмаров, то, что было рыжими волосами завивалось бурыми щупальцами, опутывало совсем как тогда, в одну из встреч, отчаяние. – Предатель.
Последнее прозвучало приговором палача, человек избегал встречаться с провалами на месте глаз, наверное, этот его побег из привычного мира – ошибка. Стоило остаться в той обстановке, к которой привык, с теми, кем почти удалось стать.
– Я очеловечился. Женился, завел собаку, ипотека, карьера, ну, знаешь, как у всех людей, – голос гостя звучал все тише.
– Воображаю! У нее же наверняка были именно такие формы, как надо! – пока чудовище говорило, оно менялось, то мелькал женский силуэт, то снова оно напоминало движущееся болото с щупальцами. – Что же ты пришел без жены? Бедняжка рано отдала богу душу, не выдержав жизни с тобой?
Кажется, он впервые вгляделся в искаженное гримасой ярости лицо, качнув седой головой:
– Отчего же, она и сейчас здравствует. Но жизни с чудовищем действительно не вынесла. Хорошо, что у нас не могло быть детей. Рыжий, я умираю.
– Брехня! Чудовище не может умереть, – все еще злой, хозяин дома, тем не менее, стал чуть–чуть похож на себя прежнего – нестареющего мальчишку, которому нужно доказать, что он прав.
Гость сделал пару шагов к стене, тяжело привалился к ней плечом, едва не сбив ветхую полку с ветхими же заготовками на ней. Он вновь зашелся долгим приступом кашля, не успел приложить платок, и на стену брызнуло алым.
– Вообрази себе, так очеловечился, что подхватил эту их знаменитую заразу с клешнями. У тебя есть полное право злиться. – Когда он только начал изъясняться как все эти смертные, и сам не вспомнил бы, при всем желании. Странно, его человеческая жизнь напоминала смазанный акварельный набросок, он помнил, что был женат, но не мог припомнить лица. Зато помнил желудь, угодивший в макушку, сердитое верещание птицы и теплые губы, целующие, как в последний раз. А ведь и впрямь, в последний. – Просто сделай это по-быстрому. Пожалуйста.
По дому прокатились тоскливые звуки сели, лавины и цунами вместе взятых, потолок задрожал, а ветхая лестница наверх окончательно обвалилась.
– Я тебя ненавижу. И даже если бы хотел, то, чем я стал не может этого сделать. Только замучить кошмарами до смерти, а твои сейчас до ужаса прозаичны – протянуть полгода в больнице, под присмотром равнодушных врачей, умереть под мерное гудение аппаратов. В хосписе. Одиноким и забытым. Скука.
Человеческие глаза в этот момент приобрели давно забытый за сорок лет блеск, блеснули желтизной, но только на миг.
– Значит, тебе тоже нужно напомнить, кто ты.
Убить в себе чудовище, задушить его на корню невозможно. Его можно было заглушить, но рано или поздно это должно было прорасти наружу.
Тень гостя словно сломалась, обросла жесткой топорщащейся шерстью, голова приобрела очертания вытянутой морды, с пастью, которой и сам повелитель кошмаров позавидовал бы.
В сумраке блеснуло незаржавевшее за это время лезвие ножа с деревянной рукоятью, на которой были вырезаны Солнце с одной стороны, а Луна и звезды с другой. Там, где оно вспороло того, кем стал повелитель кошмаров, из глубоко надреза хлынула темная вязкая жидкость, затопила пол, просачиваясь в щели между досками. В комнате запахло болотной тиной, гнильем и смертью.
Хозяин дома взвыл и звук взметнулся вверх стаей воронов, а гость, гость продолжал кромсать, вонзая нож снова и снова, не чувствуя могильного холода, не ощущая страха, от тумана, постепенно заполнявшего домик от пола до самой крыши.
Наконец, звуки стихли, убийца стоял, вымазанный болотной жижей, сжимая в руке острое лезвие. Повелитель кошмаров лежал на полу, свернувшись в позе эмбриона. Орудие убийства упало рядом. Кровь сбегала из раны в боку, порезов на спине, груди и бедрах, хозяина дома била крупная дрожь, губы неразборчиво что-то шептали
– Подай мне плед, – наконец выдохнул он, окончательно обретя прежнего себя.
– Там не… – гость обернулся, софа стояла целехонькая, сложенный клетчатый плед небрежно свешивался с изголовья.
– И нож, – чуть погодя добавил повелитель кошмаров. Со второго этажа слетела и уселась на полке трехглазая птица. – Ты бессердечный убийца чудовищ, знаешь?
Его собеседник рассеянно кивнул, обернул плед вокруг рыжего на манер тоги и получил хлесткую пощечину.
– Это не значит бездушный. Прости, но так нужно было сделать, иначе ты остался бы в той оболочке и продолжал терроризировать округу.
Вторая пощечина с аргументом «За долгое отсутствие» жгла щеку сильнее первой.
– Я до сих пор жалею, что не укоротил тогда твой язык. На колени. Обещаю, будет быстро.
Вечный юноша и сгорбившийся перед ним старик замерли перед взором Магды. Она не ревновала, просто всегда знала, что из-за этого гостя ее создателю будет особенно больно.
Острый кончик лезвия уперся в горло, проткнул кожу, повелитель кошмаров крепко держал гостя за ворот видавшей виды рубашки в мелкую крапинку.
– Не закрывай глаза. Смотри. – зрачок постепенно заполнил радужку, гипнотизируя старческий взгляд снизу-вверх.
Страх смел ураганом все мысли о последней стадии рака, метастазах в легких, о том, что пытался быть тем, кем никогда не был. Гость не испугался, наоборот, в голове у него впервые за долгое время стало так тихо и светло, что он решил, вот оно, то, о чем так любят писать книги. Свет в конце туннеля, музыка сфер, переход.
– Может, ты просто останешься?
Вопрос вырвал из блаженного небытия беспардонно и почти грубо. По какой-то причине на губах остался легкий привкус тины.
– Это больно. К тому же, зачем я тебе такой старый, – второе чудовище оказывается тоже умело вздыхать так, будто в этот момент шла трещинами земля и шумели поблизости ураганы.
Третья пощечина не случилась, случился звонкий щелчок по лбу.
– И глупый. Сам твердил мне про оболочку. Думаешь, ты особенный и устроен иначе?
Повелитель кошмаров целовался так, будто собирался выпить у своего гостя душу, пару раз прокусил до крови, но отстраниться не дал. Он всегда был сильнее, просто позволял кое-кому думать, что это не так. Ненужный нож валялся у его ног, равно, как и рубашка в мелкую крапинку, юркие пальцы оглаживали плечи и спину, стискивали ребра так, словно снимали шкуру. У него были свои методы высвобождения.
Через два дня двое охотников нашли в лесу тело мертвого пожилого мужчины. Бедняга, должно быть, заблудился и замерз. Даже после смерти он счастливо улыбался.
С того дня в окрестностях перестали находить умерших от страха людей.
– Но как, если я умер? – гость провожал взглядом бригаду спасателей. Неожиданно набежавший к месту печальной находки, густой непроглядный туман, мешал им разглядеть две фигуры, замершие под старой сосной.
– Легче легко. Я взял твою душу и дал ей новую оболочку на свой вкус, - повелитель кошмаров закатил глаза. Диалог повторялся не в первый раз.
– То есть в мои 30 я тебе не нравился, да? – Все еще непривычно было поводить по едва тронутым сединой вискам, ощущать себя гораздо моложе.
– Почему? Просто…вечные 42 нравятся мне больше.
Болотное чудовище было чем-то опечалено, но виду не подало. На самом деле всё объяснялось просто, свыкшийся с новым обликом гость должен был уехать, повторить сызнова привычный сценарий, в котором повелитель кошмаров спросил бы: «Останешься?». И увидел бы страх, прикрытый лживым напоминанием о службе. Каждый раз он с таким трудом это переносил, каждый раз это рвало и сжигало изнутри, от того теперь не стал тянуть.
– Может быть, в этот раз ты останешься? – он с ужасом ждал привычной реакции, но ничего не происходило. Мысли гостя лежали перед рыжим, как на ладони, но ни одна из них не была связана со страхом перед хозяином маленького лесного домика.
– Но Магда меня терпеть не может. – В ту же секунду на голову говорящему посыпались еловые иголки. Конечно, она подслушивала.
– Ты хорошо ладил с тёщей?
– Да, правда, она терпеть меня не могла.
– Значит с маленькой птичкой сладишь. У нее вон раз от раза, – рыжий погрозил макушке дерева кулаком, – лучше получается терпеть твое присутствие.
И чудовище болотное решительно поймало руку чудовища городского, пробормотав на грани слышимости:
– Пойдем домой, я совсем замёрз и вот-вот подхвачу одну из этих ужасных человеческих болезней от которых забивается нос и нещадно болит горло.
Повелитель кошмаров негромко ойкнул. Мелькнуло легкое сомнение, настолько ли он сильнее своего гостя, поскольку объятия последнего вышли железными – не вырваться.
– Хоть и с опозданием, зато без напоминания в этот раз.
Магда наблюдала за тем, как лохматая тень отлепилась от той, что с щупальцами, и хозяин лохматой тени коротко произнес: «Пойдем», обдав раскрасневшееся от смущение веснушчатое лицо облачком пара. Из этого вышла бы отличная история, достойная книги, однако, для такого мало было быть смышленой птичкой. Она сощурила все три глаза, прикинула вероятности, возможные варианты развития сюжета и постановила более не вмешиваться в то, что происходит между этими двумя.
Авось, как-нибудь сами разберутся.
У нее странный конец, но они не отпускали до тех пор, пока я не поставил последнюю точку. И мне приятно, что с нее начинается зима, которая теперь просто обязана стать волшебной.Я наивно полагал, что чудовища закончились. Как бы не так.Forgiveness
читать дальшеТопорище блеснуло в воздухе короткой вспышкой молнии и опустилось со свистом. Щепки летели во все стороны, медленно росла стена из дров, рядом с южной стеной домика. Стоял декабрь, в мире людей - пора суеты перед праздниками в конце года; в мире чудовищ - всего лишь смена сезонов.
Одна из тех безупречных офисных сорочек трепетала на ветру, небрежно накинутая на торчащий из стены гвоздь. В недавнем прошлом обитатель каменных джунглей, он перестал чувствовать тепло и холод так, как ощущал их, будучи человеком. Он различал разницу, но температура воздуха больше не была чем-то, от чего он зависел. Работа остановилась, едва слух различил, как проминается снег под босыми ногами. Повелитель кошмаров, если бы и в самом деле хотел, мог передвигаться совершенно бесшумно, сейчас в этом не было нужды. Край зелено-вишневого пледа волочился за ним коротким шлейфом с бахромой, который успел где-то обзавестись парой подвесок из засохшего чертополоха.
Веснушки добрались и до ступней щедрой россыпью, парочка присутствовала даже на выступающих косточках – раньше второе чудовище этого не замечало.
Топор засвистел снова, поленья кололись легко, как орехи, болотное чудовище замерло за плечом, молча улыбаясь оно протянуло холодные руки.
И они обняли крепко, стужа накатила такая, будто самого в прорубь окунули с головой.
От рыжих волос пахло речной водой, странно, что они еще не заледенели и не начали звенеть. Язык, безошибочно отыскавший место спазма под лопаткой, обжигал, будто кожу царапала острая кромка льда. Остается инстинктивное желание хватать ртом воздух, стараясь не захлебнуться, ЭТОТ вид холода, замешанный на страхе, второй бессмертный, как в отместку за нечувствительность к остальному, каждый раз переживает остро и болезненно.
– А ты не слишком чистый, чтобы вот так прижиматься? – топор так и остался торчать из полена, вместо голоса вышел какой-то скрип несмазанных дверных петель. Лохматая тень метнулась в сторону, в попытке избежать щупалец, но куда там, последние оказались куда расторопнее.
– Страшно, да? – когда он смеялся, становилось еще страшнее.
Пространства для маневра хватило только на то, чтобы развернуться, превозмогая желание броситься прочь, и сомкнуть руки в кольцо, прижимая живую ледышку ближе. Сознание будто бы барахталось в воде без возможности выплыть.
– Страшно, – скользнувшая под плед рука нащупала рубец, оставшийся на месте, где нож неровно полоснул по бедру. – Почему ты его не уберешь, как остальные?
Улыбка на вымазанных алым губах, нет, не кровь, клюква, которую повелитель кошмаров умудрялся находить под снегом, едва уловимая.
– Узелок на память, что бывает если слишком доверять и привязываться к другому чудовищу.
В руках остался плед с уцепившимся за бахрому чертополохом. Хозяин дома стоял на крыльце в привычной одежде и шерстяных носках. Отразившееся от волос солнце на секунду ослепило.
– Ты так и не простил? – На самом деле это не вопрос, это констатация факта.
Рыжий оторвался от перебирания схваченных первыми морозами ягод, поднял ясный взгляд на собеседника и снов улыбнулся:
– Не простил что?
– Предательство? Сорок лет отсутствия? – На каждом слове еще одно полено разлетается расколотое, когда дров набралось достаточное количество, они заняли свое место поленница.
«Сообразительный», сказанное на распев, донеслось из недр дома.
– Проклятье! Разве эта бесконечная колка дров не искупление? По-моему, набралось на пару томов извинений.
Из тёмного дверного проёма на секунду выглянула взлохмаченная голова со следами пыли на лице. Ясно, снова раскладывал ягоды сушиться где-то под крышей. 0чень по-человечески.
– Ммм… если ты хочешь думать, что это твое искупление, кто я такой, чтобы спорить? Меня устраивает, что теперь есть кто-то, кто занимается тем, что мне никогда не нравилось.
В эту самую секунду очень хотелось швырнуть тяжелый топор вслед исчезнувшему за дверью повелителю кошмаров. Эти его игры несколько утомляли. Пусть на самом деле, второй всего лишь оправдывал этим угрызения того, что у людей называлось совестью.
– Закончишь с очередным штабелем, возвращайся, и не забудь плед, – долетает откуда-то издалека и сверху.
В домике было тепло и пахло оладьями с черничным вареньем, можжевельником и пылью. После нескольких ковшей ледяной воды перед тем, как зайти с улицы, тепло это ощущалось особенно контрастно.
– Я вдруг сообразил, что до сих пор так и не извинился. А это, наверное, важно?
Вероятно, неспособность признавать свои ошибки вслух когда-то стала причиной, по которой в той, далекой, прошлой жизни, они расстались с женой.
– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, – новая блажь бессмертного, на смену вышивке крестиком пришло вязание, – ты что-то сказал?
По сосредоточено нахмуренным бровями невозможно было понять, он это специально, или действительно не слышал, увлеченный счетом.
Голубые глаза долго смотрели в потолок, вон та балка тогда чуть не обвалилась, а лестница не выдержала, вроде бы достаточно времени прошло, год, как-никак, но все воспоминания яркие, будто все произошло буквально вчера.
– Я хотел извиниться.
– Неужели?
Спицы продолжали мерно стучать, а губы рыжего шевелиться, отсчитывая петли, пока второе чудовище говорило, поначалу с трудом подбирая слова для отповеди. Оказывается, колоть дрова гораздо проще.
– Двадцать четыре, двадцать пять, всё, выговорился? – от доброжелательности бессмертного где-то в небе, должно быть, запевали в этот момент ангелы. Он отложил в сторону вязаное полотно цвета сухой палой листвы и внимательно посмотрел на собеседника. В такие моменты за напускным мальчишеством угадывался настоящий возраст.
– Ты ведь итак знал, что я сожалею?
– Конечно, но я хотел это услышать. К тому же, в первую очередь, это было нужно тебе, а не мне, – он объяснял с запинками, иногда подолгу задумываясь над тем, какое слово лучше использовать. Так и не привык за год к вербальному общению после долгого перерыва. – Я знаю, что однажды у меня перестанут мелькать мысли о том, чтобы вцепиться в твое горло, нагнать табун кошмаров и заставить мучиться еще лет сорок, прежде чем я остыну. И прощу. Теперь твоя очередь ждать.
Кончики пальцев у болотного чудовища едва теплые, и это уже что-то.
– Всё нормально. Я дождусь – губы словно что-то искали, зацеловывая веснушки, сплетение голубоватых вен под бледной кожей, которая ненадолго теплела. – И еще пару лет одиноких ночей тоже переживу.
Щелчок по носу почти не обидный:
– Не разжалобишь.
Он ушёл, впрочем, как и во все предыдущие дни. К своим ягодам, в комнату под крышей, где стояла кровать, застеленная мягким пуховым одеялом.
Так прошла целая зима. Только весной, когда снега выпадало все меньше и воздух снаружи стал теплее, повелитель кошмаров взял за привычку досыпать последние пару дневных часов внизу, на узкой старой софе. Которая по-прежнему не предназначалась для сна на двоих, и в ход снова шла какая-то пространственная магия.
Ведь чудовищам человеческие правила не писаны.